Вергилий

Жизнь. Сведения о Вергилии скудны. Какие-то сообщения о нем передавались его друзьями в устной и письменной форме. Часть этих сообщений дошла до нас в виде разрозненных цитат у позднейших римских авторов, а также в виде семи коротких Жизнеописаний, или, скорее, набросков биографии. Самый полный из них сохранился в рукописи Элия Доната, но на самом деле восходит к Светонию. Часть информации, обнаруживаемой нами в других текстах, заимствуется из этой биографии; некоторые сведения, например содержащиеся в Жизнеописании из Бернской рукописи, получены независимо, хотя, вероятно, у всех версий был единый источник – записки современников Вергилия.

Что касается имен Вергилия, то имя Публий вполне обычно для римлянина, другие два, по-видимому, этрусского происхождения, хотя имя Вергилий носили многие латины. Отец поэта был, вероятно, латином, чей род несколькими поколениями прежде осел в северной Италии, называвшейся тогда Цизальпийской Галлией. О его жизни мы почти ничего не знаем. Сообщается, что он был горшечником или посыльным, женился на дочери своего хозяина, а затем промышлял разведением пчел и продажей леса. Несомненно, у него имелась небольшая усадьба. Мать Вергилия звали Магия Полла, что также звучит на этрусский лад. У Вергилия были по меньшей мере два брата, но ко времени его совершеннолетия его родственники, по-видимому, уже умерли.

Вергилий родился 15 октября 70 до н.э. близ Мантуи, в деревне Анды, но неизвестно, где именно находилась эта деревня. Он получил хорошее образование, до 15-летнего возраста в Кремоне, а затем в Медиолане (Милан). Примерно в возрасте 19 лет Вергилий приехал в Рим обучаться риторике, в те времена непременной части высшего образования, необходимого для политической карьеры. Пробыв в Риме около года, он обосновался в Неаполе, присоединившись к основанному Филодемом кружку эпикурейцев, который возглавлял Сирон. В самом Неаполе либо вблизи него Вергилий и прожил почти всю свою жизнь. Он лишь изредка посещал Рим, бывал на Сицилии и в Таренте, однажды посетил Грецию. В 19 до н.э. Вергилий пустился в большое путешествие по Греции. Прибыв в Афины, Вергилий встретился здесь с Августом, после чего решил отказаться от поездки и вернуться в Италию. При осмотре Мегар он серьезно заболел, на корабле болезнь еще усилилась, и вскоре после прибытия в Брундизий Вергилий скончался 20 сентября 19 до н.э.

ПРОИЗВЕДЕНИЯ

Вергилий написал три больших поэтических произведения, все гекзаметрическим (или «героическим») стихом – Буколики или Эклоги, 42–39 (или 37) до н.э.; Георгики (примерно в 36–30 до н.э.) и Энеиду, в 29–19 до н.э. В античности Вергилию приписывалось еще нескольких небольших поэм, все они или почти все датируются более ранними годами, чем Эклоги. Обычно эти стихотворения фигурируют под собирательным названием Appendix Vergiliana (лат. Вергилиево приложение). Большинство из них, в том числе три наиболее длинных, заведомо не являются подлинными. Это Ciris (Чайка), любовная история, завершающаяся превращением персонажей в птиц; Этна, посвященная описанию известного вулкана, и Комар – история о пастухе, которого во сне укусил комар, чтобы его разбудить и спасти от змеи; пастух, не разобравшись, убивает дружелюбное насекомое, которое переселяется в загробный мир.

Остальные стихотворения намного короче. Одно, двухстрочная эпиграмма на разбойника, считается самым первым плодом творчества Вергилия. Еще одна группа стихотворений, написанных разными размерами, объединяется под греческим названием Catalepton (что можно приблизительно передать как Миниатюры). Одно из этих стихотворений, 10-е, чрезвычайно тонкая пародия на 4-е стихотворение Катулла, может и в самом деле принадлежать Вергилию. Два других стихотворения также с большой вероятностью можно считать аутентичными. 5-е передает чувства Вергилия, который отрекается от ненавистной риторики и собирается переехать в Неаполь для изучения эпикурейской философии; в конце стихотворения он просит также и Муз покинуть его и возвращаться впредь лишь изредка и соблюдая благоразумие. 8-е стихотворение, надо полагать, передает горе поэта при расставании с родственниками и прощании с усадьбой, конфискованной Октавианом (позднее императором Августом) в числе земель, предназначенных для поселения ветеранов, одержавших победу при Филиппах в 42 до н.э.

Существуют достаточно серьезные основания для того, чтобы отвергнуть все прочие стихотворения Приложения как неподлинные, но дискуссия по этому вопросу, несомненно, еще не завершена.

Буколики. Буколики (греч. Пастушество, т.е. Пасторальная поэзия), называемые также Эклоги (греч. Избранное) представляют собой десять коротких пасторалей, содержащих главным образом диалоги между воображаемыми деревенскими жителями. Они основаны на Идиллиях Феокрита, также написанных гекзаметром греческих пасторалях. Приступая к этой работе, Вергилий уже достиг зрелости. Он вполне овладел методом широкого использования литературных источников, откуда он извлекал слова, фразы и даже созвучия, создавая из них, а также из возникающих на их основе аллюзий новые сочетания, так что в итоге появлялось совершенно новое, принадлежащее самому Вергилию произведение. На ранних стадиях развития литературы этот подход к словесному творчеству встречается повсюду, но особенное распространение он получил в Риме в связи с происходившими здесь активным переводом и адаптацией греческих авторов. Однако Вергилий, и в этом его величайшее своеобразие, развил этот метод до такой степени, что в его руках он превратился в техническое новшество. Как и многие другие нововведения Вергилия, данный метод распространился в позднейшей поэзии, в особенности он заметен в творчестве С.Кольриджа.

В Эклогах Вергилий создает неповторимую музыку созвучий, которая также является одной из важнейших особенностей его творчества. Даже в этой сравнительно легкой форме поэт обсуждает важнейшие проблемы жизни. Некоторые эклоги содержат намеки на конфискацию отцовской усадьбы, а затем на возвращение ее Октавианом Вергилию – в знак уважения к его поэтическим заслугам и благодаря заступничеству влиятельного друга. Видные государственные деятели и писатели, такие, как Алфен Вар, Гай Азиний Поллион, Варий Руф и Гай Корнелий Галл, названы в Эклогах по имени. Однако по большей части Вергилий предпочитает скрывать подлинные лица за собирательными персонажами. Так, сам он, молодой свободный человек, предстает здесь только что получившим свободу пожилым рабом (1-я эклога). И вообще все дело с конфискацией, во всей своей несомненной историчности, в Эклогах никак не затрагивается: ему дозволено сделаться здесь лишь источником мыслей и чувств, способствующих созданию этих стихотворений. Пейзаж в Эклогах также собирательный. Нам кажется, что мы находимся недалеко от Неаполя или на Сицилии, но некоторые детали указывают на северную Италию. Имеется множество ярких наблюдений, но нет ни одного цельного и прямого описания места действия.

4-я эклога отличается от прочих. Это соединение свадебного гимна и оды на рождение ребенка. Младенец, о котором идет здесь речь, должен вновь принести с собой на землю Золотой век. Относительно того, кто этот младенец, идут нескончаемые споры. Это короткое, не поддающееся истолкованию, но исполненное значительности стихотворение было использовано императором Константином, который утверждал в своей империи христианство, в качестве доказательства того, что даже римлянин-язычник предсказывал рождение Христа. Главным образом благодаря этой эклоге Вергилий прославился в Средние века в качестве «Пророка язычников».

В 1-й эклоге Вергилий восхваляет благодетеля (это почти несомненно Октавиан), именуя его богом. Поэт с самого начала верил в Октавиана, в его призвание даровать Риму мир и процветание. Вскоре он стал близким другом Октавиана, вероятно, даже более близким, чем лирик Гораций. Щедроты императора со временем обогатили Вергилия, но поэт сумел сохранить личную независимость и творческую свободу.

Георгики. Следующим поэтическим произведением Вергилия стали Георгики (греч. Поэма о земледелии) в четырех песнях. Насущной задачей римского государства сделалась тогда (или должна была сделаться в скором времени) забота о поощрении и оживлении сельского хозяйства с целью восстановления общественной нравственности и благополучия, а также подъема экономики. Вергилий с энтузиазмом поддержал эту политику. В одном месте поэмы он даже обмолвился, что пишет «по велению» (или во всяком случае «по совету») Мецената, близкого друга Вергилия и Горация, своего рода «министра внутренних дел» при Октавиане. Похвалы, адресованные в этой поэме Октавиану, отличаются условностью. И тем не менее при написании поэмы Вергилий был абсолютно искренен. В самом деле, возможно, что сама официальная политика в области сельского хозяйства была отчасти подготовлена и вдохновлена поэзией Вергилия.

Темы, рассматриваемые в четырех песнях поэмы, – это полеводство, садоводство, животноводство и пчеловодство. Однако подача материала тонко варьируется. Время от времени в поэму вплетаются пассажи, в которых содержится напоминание о том, сколь необходимы сообщаемые здесь знания о земледелии человеку, покорному воле богов. Связь лирических отступлений с основной темой оказывается подчас весьма свободной, и тем не менее они никогда не выпадают из общего изложения, а неизменно подкрепляют умудренный и проницательный взгляд на вещи.

Однако предлагаемые в поэме специальные советы ценны уже сами по себе, они непосредственно и успешно применяются даже и в современном земледелии. Разумеется, у Вергилия имелись предшественники в литературе, в том числе великие греки – Гесиод, Теофраст, Арат, Никандр, а также трактат карфагенянина Магона в латинском переводе и труды римлян, прежде всего Катона Старшего. Кроме того, Вергилий вводит в поэму и собственные тщательно выверенные наблюдения за природой и сельским хозяйством.

Одним из главных источников Вергилия являлась философская поэма De rerum natura (О природе), принадлежащая его старшему современнику Лукрецию, где тот выступил страстным поборником эпикурейского материализма. Отзвуки этой поэмы слышатся в Эклогах, а в двух последних больших произведениях Вергилия они весьма часты, подчас повторяясь через несколько строк. В Георгиках он заимствует многие поэтические обороты Лукреция, но поворачивает их так, что они служат выражению взглядов, противоположных материализму. Ибо сам Вергилий отстаивает глубоко религиозное воззрение на мир, в котором правят духовные силы и цели. Человек здесь обретает наивысшее блаженство не через эпикурейские спокойствие и отрешенность, но в тяжком сельском труде, в нравственном и физическом здоровье, наслаждаясь красотой природы, опираясь на патриотическую любовь к Италии и веру в божественное провидение.

Энеида. В Энеиде, т.е. «истории Энея», использован уже приобретенный опыт, здесь Вергилию предоставляется случай подвергнуть свое мировоззрение испытанию в связи с изложением динамичных политических и военных событий. Эпическое повествование в 12 песнях описывает взятие Трои греками, путешествие троянского царевича Энея в Италию, его дипломатические и военные предприятия. В результате Эней сплачивает троянцев и латинов в единый народ, которому в будущем, после основания Рима несколько столетий спустя, предстоит сделаться римлянами.

При работе над последним, величайшим произведением общие воззрения Вергилия на мир и его творческий метод остались теми же, что и прежде, разве лишь наблюдается его постоянный рост. Начитанность автора и исследовательская работа, которую пришлось ему проделать при работе над Энеидой, поистине колоссальны. Должно быть, он охватил едва ли не всю современную греческую и римскую литературу, из которой до нас дошла лишь небольшая часть. Энеида опирается прежде всего на произведения Гомера, греческих трагических поэтов и представителей ранней римской поэзии, авторов эпосов и трагедий Невия и Энния. Продолжает сказываться влияние Лукреция, дает о себе знать воздействие более современной греческой «эллинистической» поэзии, как и новейшей латинской поэзии Катулла и других авторов, в первую очередь представителей неотериков или «модернистов». Прослеживаются и следы латинской комедии, прозаических произведений и, быть может, устной традиции. Есть предположения, что Вергилий пользовался источниками за пределами греческого и римского мира, с Востока.

В античном комментарии Сервия на Буколики сообщается, что первоначально Вергилий замышлял историческую поэму о древних царях Лация, но потом предпочел мифологический эпос, избрав распространенную легенду об Энее, который спасся после взятия Трои и отправился на запад. Первая половина поэмы, описывающая странствия троянцев, основывается на Одиссее Гомера, вторая, описывающая сражения в Италии, следует образцу гомеровской Илиады. Сперва Вергилий написал Энеиду в прозе, разбив ее на 12 книг. Затем он приступил к постепенному переложению ее в стихи, причем делал это не подряд, а обращаясь каждый раз к тому отрывку, который наиболее соответствовал его настроению. Когда Вергилий творил, неистощимые источники его памяти и ума проливались дождем поэтических строк, которые подвергались затем критическому разбору и отделке.

В целом Энеида по структуре свободно следует гомеровскому образцу, да и отдельные ее эпизоды трактуются согласно гомеровским правилам. Как и Гомер, Вергилий изображает богов вмешивающимися в жизнь людей, оба они используют сравнения, особенно в напряженные моменты. С другой стороны, Вергилий крайне редко воспроизводит строчку или хотя бы поэтический оборот дословно, в то время как Гомер постоянно прибегает к эпическим формулам и повторам. Вергилий никогда не задерживается долго на одном и том же источнике, подчас в одной строчке мы можем обнаружить аллюзии на несколько текстов. Так, используя гомеровское сравнение в собственных целях, Вергилий тут же использует и вариации этого сравнения, встречавшиеся уже у прежних поэтов. Он сочетает структуру гомеровской поэзии с композиционными законами меньших по объему произведений, созданных в эллинистической греческой и «неотерической» латинской поэзии. Хотя Энеида в целом имеет эпическую структуру, отдельные ее песни уподобляются не только греческой трагедии как таковой, но и вполне определенным произведениям греческих трагиков, причем подчас в пределах одной песни оказывается использована даже не одна трагедия, но несколько.

Согласно Вергилию, после решающей битвы и гибели Трои Эней плывет в Италию. По пути он оказывается в различных краях, в частности в Карфагене, где Эней и царица Дидона влюбляются друг в друга. Однако судьба принуждает Энея продолжить свой путь в Италию, а Дидона в отчаянии накладывает на себя руки. Прибыв в Италию, Эней посещает кумскую Сивиллу, оракул Аполлона (возле Неаполя) и получает дозволение спуститься под землю, в мир теней умерших. Здесь ему открываются тайны суда на мертвыми, ожидающих их кары или блаженства и нового телесного воплощения душ. В частности, Эней видит многих римлян, которым еще предстоит сыграть роль в истории города, когда придет их черед явиться на свет. Обогащенный этим опытом, Эней заключает союз с Латином, царем Лация, но очень скоро этот мир рушится по воле богов. Разгорается война, которая завершается лишь после того, как Эней убивает Турна, отважного предводителя вражеских сил. На всем протяжении поэмы Эней получает божественные указания, и, когда ему удается их понять, он неизменно повинуется им и ему сопутствует успех. Энею покровительствует его мать, богиня любви Венера, он пользуется также благосклонностью верховного божества Юпитера, воля которого соответствует велениям судьбы. Однако Юнона, могущественная супруга Юпитера, выступает противницей Энея, помогая его врагу Турну. В конце поэмы Юпитер и Юнона заключают компромисс: троянцы и латины должны объединиться, позднее им будет вручена власть над Италией и всем миром.

Подобный финал характерен для Вергилия. В самом деле, принцип примирения через компромисс пронизывает как его мировоззрение, так и поэзию. Он применяет его и к малым проблемам, и к большим: любая фраза из четырех слов может у него оказаться компромиссом между двумя оборотами, уже употребленными прежде – один греческим, другой латинским поэтом. Даже в вопросах религии у Вергилия присутствуют как греческие, так и римские религиозные представления, причем более духовные верования Платона уравновешивает гуманистическую теологию Гомера. Вергилий неизменно старается подойти к проблеме с обеих сторон. В стилистическом отношении Вергилий начинает с доступной и ясной латыни зрелого Цицерона, но выражает при этом с отчетливой сжатостью, которая напоминает уже стиль его современника, историка Саллюстия. В современную латынь Вергилий осторожно вводит новые элементы, в том числе, когда это соответствует его задачам, пользуется архаизмами. Высочайшее мастерство позволяло поэту одной короткой фразой передавать сразу несколько разноплановых мыслей и таким образом, умело используя все возможности, предоставляемые латинским языком, сообщать читателю искусную систему смыслов. Та же тенденция проявляется и в более широком масштабе. Все точки зрения должны быть учтены, следует помнить о притязаниях всех сторон. В результате Эней оказывается героем, совершенно непохожим на действующих у Гомера, цель его куда выше личного успеха. Поэтому он постоянно именуется в поэме pius Aeneus, что означает вовсе не «благочестивый» Эней, как неверно переводят, а «верный Эней». Он должен хранить верность родным и друзьям, своим согражданам и своим божествам – это соответствует моральным нормам, на которых основано величие Рима.

Эней бывает слабым, неразумным, жестоким. Здесь мы имеем дело с еще одним примером подхода Вергилия. Ему недостаточно воспевать легендарное прошлое, в поэме должно присутствовать также историческое прошлое и настоящее. В частности, Эней (и отнюдь не в одних лучших своих проявлениях), возможно, походит на Августа, которого Вергилий поддерживал, с оговорками и разочарованиями. Распространено убеждение, и в нем нет ничего невероятного, что заставив таким образом Августа взглянуть в зеркало, Вергилий сумел повлиять на императора. Прибегая к тонким намекам на историю о началах Рима, Вергилий дает понять, что и в выигранной Августом гражданской войне правда была не только на стороне будущего императора.

Основополагающим для Вергилия остается принцип примирения, проистекающего из глубокого и непредвзятого сочувствия. Столь же важна для поэта чуткость к музыкальному звучанию слов, страсть к созданию гармоничных созвучий. Звук преобладает, зачастую он рождается у Вергилия первым, и из него является смысл. При жизни Вергилия латинский гекзаметр еще не утратил своего значения. Поэт приложил немало усилий для того, чтобы достичь в этом стихе вершин совершенства. Согласно источникам, за утро Вергилий успевал написать много строк, а в течение дня пересматривал их и отделывал, оставляя к вечеру по нескольку строк, а иногда всего лишь одну. Так, при создании Георгики Вергилий писал всего по одной строке в день.

Отзывы современников. Вергилий достиг вершин успеха еще при жизни. Вскоре после обнародования Эклоги начали исполнять со сцены, причем зрители приняли их с восторгом. Когда Вергилий появлялся в театре, его встречали восторженнее, чем самого императора. Имелись, однако, и критические отзывы. Несколько уничижительных разборов его поэзии были написаны еще при жизни Вергилия. Их авторы в первую очередь не одобряли подход Вергилия к его предшественникам. Под конец жизни он отправился в Грецию с намерением провести там три года за редактированием Энеиды, с тем чтобы обезопасить ее от нападок самых злобных критиков. Но вскоре болезнь принудила поэта вернуться. Перед смертью он хотел сжечь свой шедевр, однако, покоряясь приказу Августа, удовлетворился просьбой к друзьям, Варию и Плотию Тукке, издать поэму, вычеркнув из нее все лишнее, но не добавив ни единой строчки.

Рукописная традиция. Сохранилось много рукописей Вергилия, в большинстве своем они вполне надежны. Не менее семи рукописей исполнены до 600, а три – совсем ранние, ок. 4 в., но они содержат лишь короткие отрывки. Имеются, однако, три больших изначальных рукописи: M (Медицейская), P (Палатинская) и R (Римская). Каждая из них не лишена пропусков, но вместе они содержат все подлинные произведения Вергилия. Первое типографское издание не датировано, предполагается, что оно вышло в Риме ок. 1469. С тех пор новые издания появляются почти каждый год.

Вергилий в последующие эпохи. Уже очень скоро поэмы Вергилия стали изучать в школе. Они были переведены на древнегреческий. В античной Италии в честь Вергилия возводились храмы. На протяжении столетий профессиональные декламаторы устраивали в Риме публичные исполнения Вергилия. Христианская церковь признала его пророком. Существует легенда, что апостол Павел сокрушенно рыдал на могиле Вергилия. Рассказ о любви Дидоны и Энея запечатлен на полу виллы в Лоу Хэмз, относящейся к позднему периоду римского господства на Британских островах, и тот же сюжет упоминается в средневековом французском эпосе. В Реймском соборе исполнялась Вергилианская месса, в которой Вергилий и Сивилла соединяют свои голоса с голосами ветхозаветных пророков, вознося хвалу Христу, статуи Вергилия украшают романские церкви. Быстро распространилась и легенда о магическом искусстве Вергилия, книга о его колдовстве была переведена на все языки средневековой Европы. Вплоть до наших дней продолжают пользоваться гаданием по Вергилию, Sortes vergilianae, при котором указывают строку на раскрытой наугад странице Вергилия. Влияние Вергилия на литературу и язык в полном объеме оценить невозможно. Он был наставником Данте как в языке, так и в мудрости, и служит ему проводником в первых двух частях Божественной комедии. Некоторые исследователи и поныне считают Вергилия лучшим образцом для современных англоязычных поэтов. Нормативный стиль и синтаксис современных романских языков отчасти восходит также к Вергилию.

КРАТКОЕ СОДЕРЖАНИЕ ПОЭМЫ "ЭНЕИДА"
Когда на земле начинался век героев, то боги очень часто сходили к смертным женщинам, чтобы от них рождались богатыри. Другое дело — богини: они лишь очень редко сходили к смертным мужам, чтобы рождать от них сыновей. Так от богини Фетиды был рожден герой «Илиады» — Ахилл; так от богини Афродиты был рожден герой «Энеиды» — Эней.

Поэма начинается в самой середине пути Энея. Он плывет на запад, между Сицилией и северным берегом Африки — тем, где как раз сейчас финикийские выходцы строят город Карфаген. Здесь-то и налетает на него страшная буря, насланная Юноной: по ее просьбе бог Эол выпустил на волю все подвластные ему ветры. «Тучи внезапные небо и свет похищают у взгляда, / Мрак на волны налег, гром грянул, молнии блещут, / Неизбежимая смерть отвсюду предстала троянцам. / Стонут канаты, и вслед летят корабельщиков крики. / Холод Энея сковал, вздевает он руки к светилам: / «Трижды, четырежды тот блажен, кто под стенами Трои / Перед очами отцов в бою повстречался со смертью!..»

Энея спасает Нептун, который разгоняет ветры, разглаживает волны. Проясняется солнце, и последние семь кораблей Энея из последних сил подгребают к незнакомому берегу.

Это Африка, здесь правит молодая царица Дидона. Злой брат изгнал ее из далекой Финикии, и теперь она с товарищами по бегству строит на новом месте город Карфаген. «Счастливы те, для кого встают уже крепкие стены!» — восклицает Эней и дивится возводимому храму Юноны, расписанному картинами Троянской войны: молва о ней долетела уже и до Африки. Дидона приветливо принимает Энея и его спутников — таких же беглецов, как она сама. В честь их справляется пир, и на этом пиру Эней ведет свой знаменитый рассказ о падении Трои.

Греки за десять лет не смогли взять Трою силой и решили взять ее хитростью. С помощью Афины-Минервы они выстроили огромного деревянного коня, в полом чреве его скрыли лучших своих героев, а сами покинули лагерь и всем флотом скрылись за ближним островом. Был пущен слух: это боги перестали помогать им, и они отплыли на родину, поставив этого коня в дар Минерве — огромного, чтобы троянцы не ввезли его в ворота, потому что если конь будет у них, то они сами пойдут войною на Грецию и одержат победу. Троянцы ликуют, ломают стену, ввозят коня через пролом. Провидец Лаокоон заклинает их не делать этого — «бойтесь врагов, и дары приносящих!» — но из моря выплывают две исполинские Нептуновы змеи, набрасываются на Лаокоона и двух его юных сыновей, душат кольцами, язвят ядом: после этого сомнений не остается ни у кого, Конь в городе, на усталых от праздника троянцев опускается ночь, греческие вожди выскальзывают из деревянного чудовища, греческие войска неслышно подплывают из-за острова — враг в городе.

Эней спал; во сне ему является Гектор: «Троя погибла, беги, ищи за морем новое место!» Эней взбегает на крышу дома — город пылает со всех концов, пламя взлетает к небу и отражается в море, крики и стоны со всех сторон. Он скликает друзей для последнего боя: «Для побежденных спасенье одно — не мечтать о спасенье!» Они бьются на узких улицах, на их глазах волокут в плен вещую царевну Кассандру, на их глазах погибает старый царь Приам — «отсечена от плеч голова, и без имени — тело». Он ищет смерти, но ему является мать-Венера: «Троя обречена, спасай отца и сына!» Отец Энея — дряхлый Анхис, сын — мальчик Асканий-Юл; с бессильным старцем на плечах, ведя бессильного ребенка за руку, Эней покидает рушащийся город. С уцелевшими троянцами он скрывается на лесистой горе, в дальнем заливе строит корабли и покидает родину. Нужно плыть, но куда?

Начинаются шесть лет скитаний. Один берег не принимает их, на другом бушует чума. На морских перепутьях свирепствуют чудовища старых мифов — Скилла с Харибдой, хищные гарпии, одноглазые киклопы. На суше — скорбные встречи: вот сочащийся кровью кустарник на могиле троянского царевича, вот вдова великого Гектора, исстрадавшаяся в плену, вот лучший троянский пророк томится на дальней чужбине, вот отставший воин самого Одиссея — брошенный своими, он прибивается к бывшим врагам. Один оракул шлет Энея на Крит, другой в Италию, третий грозит голодом: «Будете грызть собственные столы!» — четвертый велит сойти в царство мертвых и там узнать о будущем. На последней стоянке, в Сицилии, умирает дряхлый Анхис; дальше — буря, карфагенский берег, и рассказу Энея конец.

Ради неведомого будущего Эней покинул Трою, покинул Карфаген, но это еще не все. Его товарищи устали от скитаний; в Сицилии, пока Эней справляет поминальные игры на могиле Анхиса, их жены зажигают Энеевы корабли, чтобы остаться здесь и никуда не плыть. Четыре корабля погибают, уставшие остаются, на трех последних Эней достигает Италии.

Здесь, близ подножья Везувия, — вход в царство мертвых, здесь ждет Энея дряхлая пророчица Сивилла. С волшебной золотою ветвью в руках сходит Эней под землю: как Одиссей спрашивал тень Тиресия о своем будущем, так Эней хочет спросить тень своего отца Анхиса о будущем своих потомков. Он переплывает Аидову реку Стикс, из-за которой людям нет возврата. Он видит напоминание о Трое — тень друга, изувеченного греками. Он видит напоминание о Карфагене — тень Дидоны с раной в груди; он заговаривает: «Против воли я твой, царица, берег покинул!..» — но она молчит. Слева от него — Тартар, там мучатся грешники: богоборцы, отцеубийцы, клятвопреступники, изменники. Справа от него — поля Блаженных, там ждет его отец Анхис. В середине — река забвенья Лета, и над нею вихрем кружатся души, которым суждено в ней очиститься и явиться на свет. Среди этих-то душ Анхис указывает сыну на героев будущего Рима: и Ромула, основателя города, и Августа, его возродителя, и законодателей, и тираноборцев, и всех, кто утвердит власть Рима над. всем миром. Каждому народу — свой дар и долг: грекам — мысль и красота, римлянам — справедливость и порядок: «Одушевленную медь пусть выкуют лучше другие, / Верю; пусть изведут живые из мрамора лики, / Будут в судах говорить прекрасней, движения неба / Циркулем определят, назовут восходящие звезды; / Твой же, римлянин, долг — полновластно народами править! / Вот искусства твои:

предписывать миру законы, / Ниспроверженных щадить и ниспровергать непокорных«.

Это — дальнее будущее, но на пути к нему — близкое будущее, и оно нелегкое. «Страдал ты на море — будешь страдать и на суше, — говорит Энею Сивилла, — ждет тебя новая война, новый Ахилл и новый брак — с чужеземкой; ты же, беде вопреки, не сдавайся и шествуй смелее!» Начинается вторая половина поэмы, за «Одиссеей» — «Илиада».

В дне пути от Сивиллиных Аидовых мест — середина италийского берега, устье Тибра, область Лаций. Здесь живет старый мудрый царь Латин со своим народом — латинами; рядом — племя рутулов с молодым богатырем Турном, потомком греческих царей. Сюда приплывает Эней; высадившись, усталые путники ужинают, выложив овощи на плоские лепешки. Съели овощи, съели лепешки. «Вот и столов не осталось!» — шутит Юл, сын Энея. «Мы у цели! — восклицает Эней. — Сбылось пророчество: „будете грызть собственные столы“. Мы не знали, куда плывем, — теперь знаем, куда приплыли». И он посылает послов к царю Латину просить мира, союза и руки его дочери Лавинии. Латин рад: лесные боги давно вещали ему, что дочь его выйдет за чужестранца и потомство их покорит весь мир. Но богиня Юнона в ярости — враг ее, троянец, одержал верх над ее силой и вот-вот воздвигнет новую Трою: «Будь же война, будь общая кровь меж тестем и зятем! <...> Если небесных богов не склоню — преисподних воздвигну!»

В Лации есть храм; когда мир — двери его заперты, когда война — раскрыты; толчком собственной руки распахивает Юнона железные двери войны. На охоте троянские охотники по ошибке затравили ручного царского оленя, теперь они латинам не гости, а враги. Царь Латин в отчаянии слагает власть; молодой Турн, сам сватавшийся к царевне Лавинии, а теперь отвергнутый, собирает могучую рать против пришельцев: тут и исполин Мезенций, и неуязвимый Мессап, и амазонка Камилла. Эней тоже ищет союзников: он плывет по Тибру туда, где на месте будущего Рима живет царь Евандр, вождь греческих поселенцев из Аркадии. На будущем форуме пасется скот, на будущем Капитолии растет терновник, в бедной хижине царь угощает гостя и дает ему в помощь четыреста бойцов во главе со своим сыном, юным Паллантом. А тем временем мать Энея, Венера, сходит в кузницу своего мужа Вулкана, чтобы тот сковал ее сыну божественно прочные доспехи, как когда-то Ахиллу. На щите Ахилла был изображен весь мир, на щите Энея — весь Рим: волчица с Ромулом и Ремом, похищение сабинянок, победа над галлами, преступный Катилина, доблестный Катон и, наконец, торжество Августа над Антонием и Клеопатрой, живо памятное читателям Вергилия. «Рад Эней на щите картинам, не зная событий, и поднимает плечом и славу, и судьбу потомков».

Но пока Эней вдалеке, Турн с италийским войском подступает к его стану: «Как пала древняя Троя, так пусть падет и новая: за Энея — его судьба, а за меня — моя судьба!» Два друга-троянца, храбрецы и красавцы Нис и Евриал, идут на ночную вылазку сквозь вражеский стан, чтобы добраться до Энея и призвать его на помощь. В безлунном мраке бесшумными ударами пролагают они себе путь среди спящих врагов и выходят на дорогу — но здесь на рассвете застигает их неприятельский разъезд. Евриал попадает в плен, Нис — один против трехсот — бросается ему на выручку, но гибнет, головы обоих вздеты на пики, и разъяренные италийцы идут на приступ. Турн поджигает троянские укрепления, врывается в брешь, крушит врагов десятками, Юнона вдыхает в него силу, и только воля Юпитера кладет предел его успехам. Боги взволнованы, Венера и Юнона винят друг друга в новой войне и заступаются за своих любимцев, но Юпитер мановением их останавливает: если война начата, «…пусть каждому выпадет доля / Битвенных бед и удач: для всех одинаков Юпитер. / Рок дорогу найдет».

Тем временем наконец-то возвращаются Эней с Паллантом и его отрядом; юный Асканий-Юл, сын Энея, бросается из лагеря на вылазку ему навстречу; войска соединяются, закипает общий бой, грудь в грудь, нога к ноге, как когда-то под Троей. Пылкий Паллант рвется вперед, совершает подвиг за подвигом, сходится, наконец, с непобедимым Турном — и падает от его копья. Турн срывает с него пояс и перевязь, а тело в доспехах благородно позволяет соратникам вынести из боя. Эней бросается мстить, но Юнона спасает от него Турна; Эней сходится с лютым Мезенцием, ранит его, юный сын Мезенция Лавс заслоняет собою отца, — гибнут оба, и умирающий Мезенций просит похоронить их вместе. День кончается, два войска хоронят и оплакивают своих павших. Но война продолжается, и по-прежнему первыми гибнут самые юные и цветущие: после Ниса и Евриала, после Палланта и Лавса приходит черед амазонки Камиллы. Выросшая в лесах, посвятившая себя охотнице Диане, с луком и секирою бьется она против наступающих троянцев и погибает, сраженная дротом.

Видя гибель своих бойцов, слыша скорбные рыдания старого Латина и юной Лавинии, чувствуя наступающий рок, Турн шлет гонца к Энею: «Отведи войска, и мы решим наш спор поединком». Если победит Турн — троянцы уходят искать новую землю, если Эней — троянцы основывают здесь свой город и живут в союзе с латинами. Поставлены алтари, принесены жертвы, произнесены клятвы, два строя войск стоят по две стороны поля. И опять, как в «Илиаде», вдруг перемирие обрывается. В небе является знамение: орел налетает на лебединую стаю, выхватывает из нее добычу, но белая стая обрушивается со всех сторон на орла, заставляет его бросить лебедя и обращает в бегство. «Это — наша победа над пришельцем!» — кричит латинский гадатель и мечет свое копье в троянский строй. Войска бросаются друг на друга, начинается общая схватка, и Эней и Турн тщетно ищут друг друга в сражающихся толпах.

А с небес на них смотрит, страдая, Юнона, тоже чувствуя наступающий рок. Она обращается к Юпитеру с последней просьбой:

«Будь что будет по воле судьбы и твоей, — но не дай троянцам навязать Италии свое имя, язык и нрав! Пусть Лаций останется Лацием и латины латинами! Троя погибла — позволь, чтоб и имя Трои погибло!» И Юпитер ей отвечает: «Да будет так». Из троянцев и латинов, из рутулов, этрусков и Евандровых аркадян явится новый народ и разнесет свою славу по всему миру.

Эней и Турн нашли друг друга: «сшиблись, щит со щитом, и эфир наполняется громом». Юпитер стоит в небе и держит весы с жребиями двух героев на двух чашах. Турн ударяет мечом — меч ломается о щит, выкованный Вулканом. Эней ударяет копьем — копье пронзает Турну и щит и панцирь, он падает, раненный в бедро. Подняв руку, он говорит: «Ты победил; царевна — твоя; не прошу пощады для себя, но если есть в тебе сердце — пожалей меня для моего отца: и у тебя ведь был Анхис!» Эней останавливается с поднятым мечом — но тут взгляд его падает на пояс и перевязь Турна, которые тот снял с убитого Палланта, недолгого Энеева друга. «Нет, не уйдешь! Паллант тебе мстит!» — восклицает Эней и пронзает сердце противника; «и объятое холодом смертным / Тело покинула жизнь и со стоном к теням отлетает».

Так кончается «Энеида».